— Мам, я вот всю жизнь понять не могу: ну почему ты меня не защитила? — голос Людмилы дрожал, хотя она старалась говорить спокойно. — Ты ведь ни слова бабке против не сказала. Почему ты не забрала у нее ключи, ведь это была твоя квартира? Почему не заткнула ей рот? Не спустила с лестницы? Зачем ты позволяла ей приходить и издеваться надо мной? Только руками разводила: ну вот такая у нас бабуля, терпи…
Мать тяжело вздохнула, опустив глаза:
— Ну а что я могла, Люд… Она же моя мать, понимаешь?
Людмила только рассмеялась коротко и горько. Она не понимала. И не хотела понимать.
…Родители развелись, когда Людмиле было шесть. С матерью они вернулись жить к бабушке. Бабушка была очень тяжелым человеком. Строгая и властная, она постоянно муштровала внучку, критиковала, то и дело наказывала. Но другого выхода у матери не было, ее с ребенком никто больше нигде не ждал. Бабка с удовольствием навалила на внучку кучу обязанностей, досконально проверяла их исполнение и постоянно гнобила. Девочка с детства слышала обзывательства: «Скотина!», «Тварь!», «Дармоедка, свалилась на мою голову с матерью своей непутевой!», «Вся в своего папашу». От этих слов щёки горели, а в груди становилось тесно.
Подписывайтесь на Телеграм-канал с реальными историями из жизни от читателей!
С дочерью своей, матерью Людмилы, бабушка тоже не церемонилась. Но у матери был выход — хлопнуть дверью и уйти на работу. А маленькой Людмиле деваться было некуда. Она оставалась в аду.
Когда девочка жаловалась, мать только разводила руками:
— Ну потерпи, она всё-таки добра желает. Бабушка нас с тобой любит. Просто она вот такой своеобразный человек…
И Людмила терпела. Терпела столько, сколько могла.
Когда Людмиле было одиннадцать, жизнь вроде бы наладилась: мать исхитрилась взять ипотеку, и они наконец-то съехали. Людмила радовалась, что теперь бабка будет далеко, и её голоса в их квартире больше не будет. Но не тут-то было. Бабка потребовала у дочери ключи от нового жилья — «мало ли что, давай, пусть у меня лежат». И мать… отдала.
И всё продолжалось. Днём, когда мать была на работе, бабка приходила, открывала дверь своим ключом, и начиналось. Бабка как ни в чём не бывало снова принималась за привычное дело: равняла и строила внучку. Лезла проверять уроки и дневник, совала нос в шкафы и любые записки, все комментировала, обзывала тварью и уродом недоделанным.
Людмила плакала, затыкала уши подушкой, но бабушкины слова пробивались сквозь любую защиту.
К четырнадцати Людмила перестала быть покорной. Она могла уйти, хлопнув дверью, или огрызнуться. Гуляла до позднего вечера или до тех пор, пока бабка не уйдет из их квартиры, ждала мать с работы на улице, на морозе или под дождем. Все лучше, чем в квартире со сварливой старухой. Обида копилась. Причем, не столько на бабку уже даже, сколько на мать — за молчаливое согласие.
Когда Людмиле было семнадцать, бабушки не стало – случился инсульт, потом в больнице повторный, и все. Людмила не плакала. Ни в больнице, ни на похоронах. Всё казалось каким-то чужим. В тот момент она чувствовала только облегчение.
Жизнь шла дальше. Людмила выросла, съехала из дома, как только смогла, с матерью общение ограничила. Она закончила учёбу, встретила мужчину, вышла замуж. На свою свадьбу мать она не позвала. О том, что дочь ждет ребенка, мать узнала случайно, за пару недель до родов встретив Людмилину подругу.
Теперь Людмиле двадцать семь. Сыну ее почти три года. Мать звонит, пишет, пытается пробиться. Она плачет, говорит, что любит, что скучает, что хочет видеть внука. Но Людмила не идёт на контакт.
— Где ты была тогда? — всё ещё думает она. — Почему не защитила меня, когда я больше всего нуждалась?
Подруга считает, что Людмила как-то жестоко поступает с матерью. Мать-то перед ней ни в чем не виновата. Она сама была под пятой своей матери, тоже жертва, а не палач. Но Людмила не готова это принять. Обида живёт в ней так глубоко, что заслоняет всё остальное.
— Ну сколько можно обижаться? – вздыхает мать – Уже и бабушки много лет на свете нет, а ты все дуешься…
Пора бы и простить мать, общаться с ней, пусть у внука будет бабушка? Или Людмилу с ее обидой можно понять?
Что скажете?
Жертва, а не палач? Подруженька-то совсем умом скорбная? Да такие мамашки ещё большие палачи, чем те, кто гнобит и издевается. У них есть выбор, а у ребëнка его нет. Ребëнок просто в силу возраста не может себя защитить.
Маме пустит слух, что дочка не общается, так что она обе свои квартиры (ипотечная и наследна, от бабки) тому из родственников завещает или передаст по договору ренты, кто сделает ее частью своей семьи. Дочка сразу прилетит как на крыльях!
Далеко не факт. Моя бабка по отцу, когда я уже была взрослой женщиной, вдруг захотела общаться. И обещала завещать мне половину пятикомнатной квартиры в сталинке на Соколе. А вторую половину второй внучке, моей двоюродной сестре. Если я тоже, как Зоя, буду с ней общаться и дружить. Уход за ней был не нужен, она до самой смерти, как коза прыгала. Я попробовала. Бабка оказалась тяжёлым энерговампиром. И я плюнула на многомиллионного наследства. Хотя месяца два я честно пыталась. Ну, зато я перетащила в свои закрома добрую половину её...
Далеко не факт. Моя бабка по отцу, когда я уже была взрослой женщиной, вдруг захотела общаться. И обещала завещать мне половину пятикомнатной квартиры в сталинке на Соколе. А вторую половину второй внучке, моей двоюродной сестре. Если я тоже, как Зоя, буду с ней общаться и дружить. Уход за ней был не нужен, она до самой смерти, как коза прыгала. Я попробовала. Бабка оказалась тяжёлым энерговампиром. И я плюнула на многомиллионного наследства. Хотя месяца два я честно пыталась. Ну, зато я перетащила в свои закрома добрую половину её коллекции ЛФЗшных статуэток. С ними она расставалась легко. А вот терпеть за завещание много-много лет... Она до 98-ми прожила. Кто-то бы пылинки сдувал. А я не стала.
Вот, может и дочери там срать на мамкину хатку.
Людмила должна в первую очередь своему ребенку. И она считает, что от такой бабушки, как ее мамаша, ребенку пользы не будет, а вот вред - вполне может быть, если для нее измывательства многолетние - это нормальные отношения между поколениями, "чО ты дуешься?". Я б тоже побоялась беззащитного ребенка оставить с такой, и от чужих точно не защитит, и сама может издеваться начать, если у нее модель "так нормально", Плюс у Людмилы искаженное впечатление о том, что такое бабушки и с чем их едят, и для ребенка ей бабушка не нужна. Так что в...
Людмила должна в первую очередь своему ребенку. И она считает, что от такой бабушки, как ее мамаша, ребенку пользы не будет, а вот вред - вполне может быть, если для нее измывательства многолетние - это нормальные отношения между поколениями, "чО ты дуешься?". Я б тоже побоялась беззащитного ребенка оставить с такой, и от чужих точно не защитит, и сама может издеваться начать, если у нее модель "так нормально", Плюс у Людмилы искаженное впечатление о том, что такое бабушки и с чем их едят, и для ребенка ей бабушка не нужна. Так что в пень дуру старую с ее хотелками, сама просрала все полимеры.